Роберт Хайнлайн - Дверь в лето [с рисунками]
У каждой новой двери он протискивается у меня между ног и высовывается наружу; убедившись, что там зима, он норовит отпрянуть назад, чуть не сбивая меня с ног.
Но мы оба не теряем надежды, что за следующей дверью — Лето…
Я проснулся легко, без дезориентации. Доктор, будивший меня, был поражён, когда я попросил завтрак, «Грейт Лос-Анджелес Таймс» и не стал тратить время на пустую болтовню. Но не объяснять же ему, что я здесь уже во второй раз, — он бы всё равно не поверил.
Меня ожидала записка от Джона, написанная неделю назад:
Дэн, дружище!
Ладно, я сдаюсь. Как ты это сделал?
Подчиняюсь твоей просьбе не встречать тебя, хотя Дженни и возражает. Она велела передать тебе привет и сказать, что мы ждём тебя и надеемся, что ты скоро пожалуешь. Я пытался ей объяснить, что ты будешь занят некоторое время. Мы оба в полном порядке, хотя я теперь предпочитаю ходить там, где раньше бегал бегом. А Дженни стала ещё лучше, чем была.
Hasta la vista, amigo[5].
Джон.
P. S. Если прилагаемого чека недостаточно — позвони. Тут ещё много. По-моему, мы неплохо потрудились.
Я хотел позвонить Джону — просто поздороваться и сказать ему, что у меня, пока я спал, родилась идея: устройство, превращающее мытьё из обязанности в сибаритское наслаждение. Но передумал: есть другие дела, более важные. Так что я. сделал кое-какие наброски, пока мысль не ускользнула, и прилёг поспать. Пит прикорнул, уткнувшись носом мне под мышку. Никак я его от этого не отучу: лестно, конечно, но уж больно неудобно.
В понедельник, тридцатого апреля, я выписался из хранилища и отправился в Риверсайд, где снял комнату в старой гостинице «Мишшн Инн». Как я и ожидал, вышел небольшой шум из-за Пита. Подкупить автоматического коридорного, естественно, не удалось. Вряд ли подобные новшества можно рассматривать как улучшение обслуживания. К счастью, администратор на мои аргументы поддался легче: он готов был слушать их, пока они новенькие и хрустят. Я не заснул: я был слишком возбуждён.
Наутро, ровно в десять, я явился к директору Риверсайдского хранилища.
— Мистер Рэмси, меня зовут Дэниэл Б. Дэвис. У вас есть на хранении клиент по имени Фредерика Хайнике?
— Надеюсь, у вас есть документы, удостоверяющие личность?
Я предъявил ему своё водительское удостоверение, выданное в Денвере в 1970 году, и свидетельство о пробуждении из хранилища «Форест Лоун». Он посмотрел на них, на меня и вернул мне документы. Я встревоженно сказал:
— По-моему, её пробуждение назначено на сегодня. Не имеете ли вы распоряжений разрешить мне присутствовать? Я не имею в виду саму процедуру пробуждения — я имею в виду последнюю минуту, перед тем как ей введут последний рестимулянт и она придёт в сознание.
Он выпятил губы и напыжился.
— В инструкции, оставленной данным клиентом, не содержится распоряжений разбудить её сегодня.
— Нет? — Я почувствовал обиду и разочарование.
— Нет. Точная формулировка её пожелания такова: вместо того чтобы разбудить её сегодня, она велела вообще не будить её до тех пор, пока не явитесь вы. — Он внимательно осмотрел меня с ног до головы и улыбнулся. — У вас, должно быть, золотое сердце: не могу представить, чтобы она решила так из-за вашей обворожительной внешности.
Я облегчённо вздохнул:
— Спасибо, доктор!
— Можете подождать в фойе или погуляйте часика два — раньше вы нам не понадобитесь.
Я вернулся в фойе, взял Пита и пошёл с ним гулять. Он ждал меня, пока я ходил к директору, сидя в новой дорожной сумке, и был очень недоволен, хотя я и купил очень похожую на его старую сумку и даже вставил накануне специальное окошечко, через которое видно только изнутри. Наверное, в сумке просто ещё пахло «не так».
Мы зашли в «очень хорошее кафе», но я не чувствовал голода, хотя практически не завтракал. Пит доел за меня яичницу, а от дрожжевой соломки брезгливо отвернулся. К половине двенадцатого мы вернулись в хранилище. Наконец меня впустили, и я увидел её.
Я увидел только её лицо — тело было накрыто простынёй. Но это была моя Рики, выросшая, взрослая женщина, похожая на задремавшего ангела.
— Она находится под постгипнотическим внушением, — тихо сказал доктор Рэмси. — Встаньте вон там, и я её разбужу. Э-э, я думаю, вам бы лучше оставить вашего кота в сторонке.
— Нет, доктор.
Он начал что-то говорить, но пожал плечами и повернулся к пациентке.
— Проснись, Фредерика. Проснись. Пора просыпаться. Её веки дрогнули, и она открыла глаза. Через несколько секунд, сфокусировавшись, её взгляд упёрся в нас; она сонно улыбнулась.
— Дэнни… и Пит. — Она протянула к нам руки, и я увидел у неё на большом пальце левой руки свое старое колечко.
Пит замурлыкал и прыгнул к ней на койку. Довольный, счастливый оттого, что снова видит её, он стал исступленно тереться о её плечо.
Доктор Рэмси хотел, чтобы Рики осталась хотя бы на сутки, но Рики и слышать об этом не хотела. Я взял такси, подъехал прямоте дверям хранилища, и мы махнули в Броули. Бабушка её умерла в 1980-м, и с Броули её ничего всерьёз не связывало. Но у неё там хранилось кое-какое имущество, прежде всего книги. Их я отправил в «Аладдин» под присмотр Джона Саттона. Рики была поражена тем, как изменился её родной городок, — она повсюду ходила, крепко взяв меня за руку. Но ностальгии — этому постоянному спутнику сонников — она не поддалась. Она просто попросила меня скорее увезти её из Броули.
Я опять взял такси, и мы уехали в Юму! Там я вывел красивым почерком в регистрационной книге в мэрии своё полное имя: Дэниэл Бун Дэвис, чтобы ни у кого не осталось сомнений, какой именно Д. Б. Дэвис придумал этот шедевр. Через несколько минут я уже стоял рядом с нею, держал её за руку — такую хрупкую и тонкую — и, запинаясь, произносил: «Я, Дэниэл, беру тебя в жены… пока смерть не разлучит нас».
Шафером у меня был Пит, а свидетелями мы уговорили расписаться случайных посетителей мэрии.
Мы немедленно убрались из Юмы в загородную гостиницу — ранчо в окрестностях Тусона. Мы сняли коттедж подальше от основного здания, чтобы никого не видеть (в прислугах там держали нашего доброго «Трудягу Тедди»). Пит учинил совершенно грандиозную драку с котом, который был хозяином на этом ранчо до нашего приезда. После этого пришлось держать его в комнате и следить за ним на прогулке. Впрочем, это обстоятельство оказалось единственным недостатком нашего пребывания там. Рики была прирожденная жена и хозяйка, словно именно она изобрела брак и семью. Ну, а я — я был счастлив: у меня же была Рики!
Мне трудно что-нибудь добавить к моему повествованию. Воспользовавшись тем, что акции Рики по-прежнему оставались единственным крупным блоком, я живо отправил Макби этажом повыше — на должность «почётного конструктора-консультанта» — и усадил в его кресло Чака. Джон командует «Аладдином», хотя постоянно грозится уйти на пенсию. Пустые угрозы. Контролируем компанию я, он и Дженни — об этом позаботился он, когда издавал акции. Ни в одной из компаний я не вхожу в совет директоров. Я не управляю ими, поэтому они… конкурируют. Конкуренция — хорошая штука. Правильно её Дарвин придумал.
А я — я теперь просто «Дэвис Инжиниринг Компани» — комната с кульманом, маленькая мастерская и пожилой механик, который считает меня сумасшедшим, но детали по моим чертежам делает достаточно точно. Когда очередное изделие готово, я продаю лицензию на него.
Я разыскал свои заметки про Твитчела. Потом я написал ему, сообщил о своем возвращении благодаря Холодному Сну и извинился за то, что позволил себе «усомниться» в его открытии. Я спрашивал его, не хочет ли он прочесть рукопись, когда она будет завершена. Он не ответил — наверное, всё ещё злится на меня.
Но книгу я пишу, и она обязательно будет во всех крупных библиотеках, даже если мне придётся издать её за свой собственный счёт. Я слишком многим обязан старику: благодаря ему у меня есть Рики. И Пит. Я назову книгу «Невоспетый гений».
Джон и Дженни не стареют. Благодаря гериатрии, свежему воздуху, солнышку, тренировкам и безмятежному складу ума Дженни выглядит ещё очаровательнее в свои… кажется, шестьдесят три. А Джон — Джон считает, что я ясновидящий, и не желает видеть очевидного. Ну, как это я сумел сделать всё это?! Однажды я попытался объяснить это Рики, но ей стало плохо, когда она узнала, что, пока мы были в свадебном путешествии, я одновременно — без дураков! — был и в Боулдере. А когда я приезжал к ней в скаутский лагерь, я в то же самое время лежал замороженный в Сан-Фернандо-Вэли. Она побледнела. Тогда я сказал:
— Давай разберём всё это теоретически. С математической точки зрения тут всё логично. Предположим, мы берём морскую свинку. Белую с коричневыми пятнами. Сажаем её в темпоральную камеру и отправляем на неделю назад, в прошлое. Но ведь тогда получается, что неделю назад мы уже нашли эту морскую свинку в этой камере, значит, она уже сидела в клетке вместе с самой собою. Значит, теперь у нас уже две одинаковые свинки. То есть одна и та же свинка, только одна из них на неделю старше другой. Получается, что когда мы взяли одну из них и отправили на неделю в прошлое, то…
